Страх во спасение?

Устаю бояться. Боюсь болезней, еще больше – саратовских врачей; свиного гриппа, кстати, тоже; боюсь сосулек и ледяных глыб, падающих на прохожих; волнуюсь из-за чеченских террористов и экономического кризиса; боюсь повышения цен на продукты первой необходимости, нищенской пенсии и черной зарплаты. В России много страхов. Можно по-разному от них защищаться: плевать на всё или быть ко всему готовым – сразу и к сосулькам, и к пенсиям.
Еще можно верить, мне это ближе. Православие в России все же больше, чем короткое слово «вера», – это образ мыслей, атмосфера и история, это способ жить. Но почему даже в этом моем убежище есть страшные истории? Я хочу сказать не о страхе Божьем, как всеобъемлющем понятии, и не рискую начинать разговор о теодицее. Я о преданиях, простых и доходчивых историях, повествующих о внезапной и жестокой каре за прегрешения. Как правило, это что-то незначительное (может быть, так только кажется?). Во многих историях речь идет или о случайном эмоциональном порыве, или о незначительном поступке. «Жила-была девочка, однажды она взяла без спроса яблочко, и ее… поразило молнией». Конечно, я утрирую, но многие православные истории по молниеносности и тяжести кары даже превосходят эту придуманную страшилку. Широко разрекламированный пример – экранизированная в 2009-м история несчастной Зои из Самары. Фильм Александра Прошкина «Чудо» пользовался популярностью, да и сам случай Зоиного окаменения в России известен. А в Турции на экскурсии в городке Демре (рядом с которым расположены развалины города Миры Ликийские, где жил и проповедовал святой Николай) о трагедии Зои из Самары туристам любят рассказывать экскурсоводы.
Произошедшая с Зоей беда особенно задевает относительной близостью событий. Россия, 50-е годы прошлого века, девушка отмечает праздник с друзьями. Несчастную Зою никто не приглашает танцевать, и тогда безбожница-комсомолка хватает из красного угла икону Николая Чудотворца. Русские – люди боязливые, такой менталитет, танцевать с иконой вряд ли решится даже закоренелый атеист, но девушка в каком-то своем порыве танцует. И застывает на месте.
Фильм про окаменевшую Зою и переполох, вызванный этим чудом в коммунистическом мирке Самары, по западным меркам, наверное, можно назвать мистическим триллером. По методу воздействия на сознание – это, однозначно, трагедия. Глупую девушку жалко, трогать иконы страшно. Именно такое чувство остается в послевкусии всей этой истории. Был бы это единственный пример, о нем можно было бы забыть, оставив в багаже поучительный подтекст. В конце концов, Православие слишком глубоко и всеобъемлюще, чтобы зацикливаться на одной истории. Но зачем они вообще? Откуда берутся? В чем их смысл, если в остатке – тупой, холодящий страх и тревога?
Недавно друг привез мне с Кипра небольшую икону Божией Матери «Милостивая» (Киккская). Рассказал, что в церкви, где находится святыня, лик закрыт, видна только тонкая полоска. Считается, что образ написан святым апостолом Лукой. В закрытом состоянии его держат давно. «Лики Богоматери и Богомладенца на иконе «Милостивая» (Киккская) по установленному в древности обычаю закрыты от взора людей плотным покровом, который никогда не снимается. Даже когда монахи меняют покров по ветхости, они выносят образ из храма, поднимая и обращая его к небу. Тот, кто осмелится приоткрыть пелену — может ослепнуть, по сохранившемуся на острове Кипре преданию», – такую информацию об иконе можно найти в Интернете. В самой церкви, где находится икона, другу рассказывали предание о неком императоре, который осмелился открыть завесу и моментально ослеп. Почему именно ослеп? Ну, например, поразило бы его громом. «Стоял как громом пораженный…» – для предания вполне эффектно. Нет, именно ослеп. К этому преданию, как и к прочим, можно относиться по-разному. Но монахи Киккского монастыря в него, вероятно, верят, раз поднимают лик к небу. Боятся ослепнуть? То есть каждый из них держит где-то в душе, что ему есть за что ослепнуть? Наверное, это можно оправдать идеей страха Божьего, который должен жить в душе каждого как следствие постоянного осознания собственной греховности. Не знаю, как с этим у киприотов, а у русских недостатка в постоянном страхе нет. Как-то услышала в автобусе вздохи двух женщин: «К хорошему не привыкли, а к плохому не привыкать!» – в этой постоянной готовности к плохому живут многие в нашей стране. Но нужно ли подпитывать это чувство, усиливать его?
Наталья ЗАЙЦЕВА

Подпишитесь на наши каналы в Telegram и Яндекс.Дзен: заходите - будет интересно